Неточные совпадения
Экспертами
явились: приехавший знаменитый доктор, затем наш доктор Герценштубе и, наконец, молодой
врач Варвинский.
Эти партии бродят по совершенно не исследованной местности, на которую никогда еще не ступала нога топографа; места отыскивают, но неизвестно, как высоко лежат они над уровнем моря, какая тут почва, какая вода и проч.; о пригодности их к заселению и сельскохозяйственной культуре администрация может судить только гадательно, и потому обыкновенно ставится окончательное решение в пользу того или другого места прямо наудачу, на авось, и при этом не спрашивают мнения ни у
врача, ни у топографа, которого на Сахалине нет, а землемер
является на новое место, когда уже земля раскорчевана и на ней живут.
Доктор сейчас же поднялся на своей постели. Всякий живописец, всякий скульптор пожелал бы рисовать или лепить его фигуру, какою она
явилась в настоящую минуту: курчавая голова доктора, слегка седоватая, была всклочена до последней степени; рубашка расстегнута; сухие ноги его живописно спускались с кровати. Всей этой наружностью своей он более напоминал какого-нибудь художника, чем
врача.
Скоро
явился Евгений Иванович Суровцев, гимназический
врач, человек маленький, черный, юркий, любитель разговоров о политике и о новостях. Знаний больших у него не было, но он внимательно относился к больным, лекарствам предпочитал диэту и гигиену и потому лечил успешно.
Во-первых, нужно принять во внимание время, которое
является всеисцеляющим
врачом и затем, по итальянской пословице, самым справедливым человеком.
На деньги эти он нанял щегольскую квартиру, отлично меблировал ее; потом съездил за границу, добился там, чтобы в газетах было напечатано «О работах молодого русского
врача Перехватова»; сделал затем в некоторых медицинских обществах рефераты; затем, возвратившись в Москву, завел себе карету, стал
являться во всех почти клубах, где заметно старался заводить знакомства, и злые языки (из медиков, разумеется) к этому еще прибавляли, что Перехватов нарочно заезжал в московский трактир ужинать, дружился там с половыми и, оделив их карточками своими, поручал им, что если кто из публики спросит о докторе, так они на него бы указывали желающим и подавали бы эти вот именно карточки, на которых подробно было обозначено время, когда он у себя принимает и когда делает визиты.
Вот вы
врач, а что бы вы сказали о другом враче-женщине, которая
явилась бы к своему пациенту не в своем виде, что с отцом Андроником случается нередко.
В лице Гаврилы
явился тот «хороший человек», с которым Мухоедов отводил душу в минуту жизни трудную, на столе стоял микроскоп, с которым он работал, грудой были навалены немецкие руководства, которые Мухоедов выписывал на последние гроши, и вот в этой обстановке Мухоедов день за днем отсиживается от какого-то Слава-богу и даже не мечтает изменять своей обстановки, потому что пред его воображением сейчас же проносится неизбежная тень директора реального училища, Ваньки Белоносова, катающегося на рысаках, этих
врачей, сбивающих круглые капитальцы, и той суеты-сует, от которой Мухоедов отказался, предпочитая оставаться неисправимым идеалистом.
Ему уже, правда, давно приходила мысль заглянуть туда хоть раз, посмотреть, все ли шло там должным порядком, да как-то все не удавалось: то, как назло, одолеют ревматизмы, и надо было покориться воле
врача, предписавшего непременную поездку в Баден или Карлсбад, а оттуда в Париж, где, по словам
врача, только и можно было ожидать окончательного выздоровления; то опять
являлись какие-нибудь домашние обстоятельства: жена родила, или общество, в котором барин был одним из любезнейших членов, переселялось почти на все лето в Петергоф или на Каменный остров, на дачи; или же просто не случалось вдруг, ни с того ни с сего, денег у нашего барина.
Здесь он
является поочередно и толстым генералом с одышкой, и полковым командиром, и штабс-капитаном Глазуновым, и фельдфебелем Тарасом Гавриловичем, и старухой хохлушкой, которая только что пришла из деревни и «восемнадцать лит москалив не бачила», и кривоногим, косым рядовым Твердохлебом, и плачущим ребенком, и сердитой барыней с собачкой, и татарином Камафутдиновым, и целым батальоном солдат, и музыкой, и полковым
врачом.
На невежественной вере во всесилие медицины основываются те преувеличенные требования к ней, которые
являются для
врача проклятием и связывают его по рукам и ногам.
Самыми несчастными пациентами в этом отношении
являются разного сорта «высокие особы», — нетерпеливые, избалованные, которые самую наличность неустраненного хотя бы легкого страдания ставят в вину лечащему их
врачу.
Заметка хроникера «Петербургской газеты» ценна тою наивною грубостью и прямотою, с которою она высказывает господствующий в публике взгляд на законность и необходимость закрепощения
врачей. «
Являются ли
врачи безусловно свободными людьми, могущими располагать своим временем по личному желанию?» Речь тут идет не о служащих
врачах, которые, принимая выгоды и обеспечение службы, тем самым, конечно, отказываются от «безусловной свободы»; речь — о
врачах вообще, по отношению к которым люди самих себя не считают связанными решительно ничем.
Диплом признает меня полноправным
врачом, закон, под угрозою сурового наказания, обязывает меня
являться по вызову акушерки на трудные роды, а здесь мне не позволяют провести самостоятельно даже самых легких родов, и поступают, разумеется, вполне основательно.
На вакансии земских
врачей в самых глухих местностях, с самым скромным содержанием, всегда
является масса кандидатов; напр., в 1883 году, как сообщалось во «
Враче», на одну вакансию земского
врача в Княгининском уезде было подано семьдесят шесть прошений, на другую, в Кашинском уезде, девяносто два прошения.
В Англии, Франции и Германии давно отменены законы, обязывающие
врачей лечить бедных даром и
являться к больным по первому призыву.
Люди, даже сравнительно образованные, нередко высказывают мнение, что причиною бедственного положения
врачей является их тяготение к городам.
Но если
врач, истомленный дневным трудом и предыдущею бессонною ночью, откажется поехать к больному,
является закон и запрятывает «бесчеловечного»
врача в тюрьму.
Человек без вести пропал в доме! Горданов решительно не знал, что ему думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе следователя, но тот не
являлся, хотел позвать к себе
врача, так как
врач не может отказаться посетить больного, а Горданов был в самом деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
Суб-ассистенты
являлись помощниками врачей-ассистентов, следили за порученными им больными, производили лабораторные исследования, ассистировали профессору и ассистентам при операциях, делали перевязки и т. п.
Подобно офицерам, и солдаты каждый свой шаг начинали считать достойным награды. В конце года, уже после заключения мира, наши госпитали были расформированы, и команды отправлены в полки. Солдаты уходили, сильно пьяные, был жестокий мороз, один свалился на дороге и заснул. Его товарищ воротился за полверсты назад и сказал, чтобы пьяного подобрали. Назавтра он
является к главному
врачу и требует, чтоб его представили к медали «за спасение погибавшего».
Переехали мы в Ченгоузу Западную. В деревне шел обычный грабеж китайцев. Здесь же стояли два артиллерийских парка. Между госпиталем и парками происходили своеобразные столкновения. Артиллеристы снимают с фанзы крышу; на дворе из груд соломы торчат бревна переметов.
Является наш главный
врач или смотритель.
Другая «особенность военно-медицинской службы» заключалась в том, что между
врачом и больным существовали самые противоестественные отношения.
Врач являлся «начальством», был обязан говорить больному «ты», в ответ слышать нелепые «так точно», «никак нет», «рад стараться».
Врача окружала ненужная, бессмысленная атмосфера того почтительного, специфически военного трепета, которая так портит офицеров и заставляет их смотреть на солдат, как на низшие существа.
Далее, немало было сестер из аристократических семей, с большими связями. За немногими исключениями, сестры эти
являлись истинными бичами тех врачебных учреждений, где они служили. К обязанностям сестры они были приспособлены очень мало, исполняли только те назначения
врачей, какие им было угодно, самих
врачей не ставили ни в грош и вертели всем учреждением, как хотели. Всю свою деятельность здесь они превращали в один сплошной, веселый и оригинальный пикник с штабными генералами и офицерами.
Врачи являлись, подавали рапорт о прибытии, — и девайся, куда знаешь.
В 1884 году А. П. окончил курс в университете и
явился в Чикинскую больницу на практику уже в качестве
врача. Здесь-то он и почерпнул сюжеты для своих рассказов «Беглец», «Хирургия» и др., а знакомство с воскресенским почтмейстером Андреем Егорычем дало ему тему для рассказа «Экзамен на чин».
На выстрелы сбежались люди.
Явились полиция и
врач из публики.
Он сумел, однако, скрыть свою тревогу с искусством тонкого дипломата, но по приезде домой тотчас послал за Лестоком. Напрасно прождал он его всю ночь, не смыкая глаз.
Врач цесаревны
явился только на следующий день и рассказал со слов Екатерины Петровны содержание вчерашнего разговора. Маркиз понял всю опасность своего положения. Правительница знала и была настороже.
— А чтобы лучше понравиться властителю, который любит окружать себя блеском созданного им двора, ты, придворный
врач его,
явись к нему в лучшей своей одежде.
— Опять крайности, ты просто до безобразия расшатал свои нервы и можешь дойти до полного психического расстройства, если не примешь серьезных мер. В подобных случаях единственным
врачом самому себе
является сам человек.
Историк, механик, лигвинист, гидравлик, математик, химик,
врач, музыкант и живописец, аббат Грубер
явился в Петербург с целью представить академии некоторые сделанные им изобретения, между которыми были: водяной воздушный насос и ножницы для стрижки тонкого сукна, а также ознакомить это высшее русское ученое учреждение со своим проектом об осушке болот.
Знаниями и объяснениями
врача остался великий князь очень доволен. Почему и отдал Мамону приказ, чтобы все жители Москвы, в случае каких-либо недугов, немедленно
являлись к дворскому лекарю или посылали за ним, показывали ему тотчас язык и подавали руку. Для ослушников прибавлена оговорка.
Несколько лучших
врачей того времени
явились к постели больного мальчика, прописали лекарство, предписали тщательный уход.
Тем же летом студент Пуговкин окончил курс, переменился местом с бывшим
врачом Старого Города и
явился на помощь к Пизонскому.